art in the blood takes strange forms
это так странно — смерть.
в том плане, что ты годами постигаешь истории искусств и тайны человеческого тела, учишь дорогу к чайнику в темноте, позволяешь языку использовать себя в качестве своего орудия (какое высокомерно неверное определение, как будто ты можешь ему что-то не позволить, как будто можешь не писать), а потом куда это всё девается?
умрём и там посмотрим, конечно же, но собирать все ачивки с нуля — перспектива обидная.
///
— ...коротенькое стихотворение какого-то грека Леонида. "В течение своей жизни старайся имитировать время, не повышай голоса, не выходи из себя. Ежели, впрочем, тебе не удастся выполнить предписание, не огорчайся, потому что, когда ты ляжешь в землю и замолчишь, ты будешь напоминать собой время".
— Да, но ты знаешь такие две строчки совершенно забытого хорошего русского поэта: "Перед тем, как замолчать, надо и поговорить".
— Ну да, конечно. Вот это то самое, как русский человек отбивается от императива, — шуточкой.
в том плане, что ты годами постигаешь истории искусств и тайны человеческого тела, учишь дорогу к чайнику в темноте, позволяешь языку использовать себя в качестве своего орудия (какое высокомерно неверное определение, как будто ты можешь ему что-то не позволить, как будто можешь не писать), а потом куда это всё девается?
умрём и там посмотрим, конечно же, но собирать все ачивки с нуля — перспектива обидная.
///
— ...коротенькое стихотворение какого-то грека Леонида. "В течение своей жизни старайся имитировать время, не повышай голоса, не выходи из себя. Ежели, впрочем, тебе не удастся выполнить предписание, не огорчайся, потому что, когда ты ляжешь в землю и замолчишь, ты будешь напоминать собой время".
— Да, но ты знаешь такие две строчки совершенно забытого хорошего русского поэта: "Перед тем, как замолчать, надо и поговорить".
— Ну да, конечно. Вот это то самое, как русский человек отбивается от императива, — шуточкой.
из разговоров Бродского с Евгением Рейном от 1994 г.
